Не понимаю, не какую аудиторию рассчитывал Кьеркегор, когда писал свои проповеди?! Например, смысл его проповеди "Полевая лилия и птица небесная" ("Lilien paa Marken og Fulgen under Himlen")  можно выразить одним, самым последним в тексте этой проповеди, предложением: "Ищите прежде Царствия Божия, то есть, станьте, как лилия и птица, будьте перед Богом совершенно безмолвными, а остальное приложится вам". А Кьеркегор размазывает рассуждения аж на 20 страниц! При этом в проповеди встречаются такие обороты, что голова сломается, пока адекватно переведешь на русский!!!  Например, встречаются такие перлы: "И ребенок никогда не говорит: я не могу. На это ребенок не решается, и это также неверно – из одного вполне следует другое: так как верно, что ребенок не смеет сказать «я не могу», поэтому также неверно, что он этого не может, и поэтому оказывается, что истина в том, что он может, ибо невозможно не мочь, когда на другое не решаются, ничего не может быть мудрее – имеет значение, видимо, только то, что не решаются на другое". Или: "Если бы мать сразу сделала ребенку замечание и сказала: «Этого, право, более, чем достаточно», то она не была бы в этом не права, но она бы не показала своим поведением пример мудрости, воспитательный пример, который она в итоге показала". А это еще результат пыхтения и долгих мучений над датским текстом,  в оригинале это выглядит куда страшнее! Если проповедь была предназначена для простых людей, для провинции, то и язык ее Кьеркегор должен был приблизить к народному! "Народный" здесь не означал бы содержательное умаление, но доступность и ясность изложения. А если Кьеркегор имел в виду образованные сословия, то он наверняка промахнулся: неужели в высшем обществе того времени выражались столь витиевато, толкуя Евангелие?! Боже мой, кого же тогда могли привлечь проповеди о христианстве, если сравнения с полевой лилией и птицами небесными приходилось облекать в такие замысловатые выражения?! Действительно, Кьеркегор требовал от современников слишком многого, которое они не могли понести... И все его рассуждения о косвенном методе сообщения, об экзистенциальной истине, может быть, и правильны, но иногда, надо прямо сказать, его попросту заносило. Он увлекался языковыми экспериментами, игрой слов, тончайшими нюансами, иронию которых могли расшифровать единицы, в ущерб своей основной цели - "показать, как становятся христианином". Конечно, это лучше, чем превозношение "поверхности" и "изнанки", все эти постмодернистские развлечения ума, но и подлинно христианским писателем его назвать можно только с натяжкой, за неимением лучшего, и ставить его в пример в курсе гомилетики тоже неразумно. Наоборот, мне кажется, у него больше неудачных оборотов, чем тех, на которых можно было бы учиться.